Ангел в доме - Страница 6

– Так… По правую руку вы видите дубовый буфет, великолепный образец мастерства Фердинанда Ротбарта, выполненный в стиле, известном под названием готический Ренессанс…

Зевки. Неприкрытые. Чувствуя, что и сам вот-вот зевнет в ответ, Роберт изобразил приступ кашля. Ни один из выжидающих взглядов тем не менее от него не отлепился. Еще бы: каждый из зрителей, расставшись с пятью фунтами, хотел выжать экскурсовода на полную катушку. Бывало, впрочем, и хуже – в тех случаях, когда среди туристов затесывался настоящий спец или просто любитель истории. Уж тут на него обрушивался шквал вопросов, рассчитанных на то, чтобы загнать в угол. Роберт продолжал лекцию; голос его жил собственной жизнью, выдавая нужные интонации помимо воли хозяина. Ду-ду-ду, ду-ду-ду. Жалко бедных слушателей, ей-богу.

– О мастерах Викторианской эпохи зачастую несправедливо отзываются как о подражателях. В самом деле, они многое заимствовали из других стилей, однако качество их творений, их ревностное внимание к мельчайшим деталям заслуживают всяческого уважения и сводят на нет подобную критическую оценку. Относительно недавно зародившийся средний класс изъявлял желание продемонстрировать свое богатство. Взгляните, к примеру, на бюсты мистера и миссис Тернер, которые чета заказала, чтобы оставить о себе память для потомства. Выполненные в античном стиле, кому-то они могут показаться чересчур напыщенными, однако супруги Тернер были…

– Кретинами.

– Прошу прощения?

– Кретинами, – повторила миссис-из-Норвича.

– Н-да, пожалуй, в чем-то вы правы. – Роберт глянул на часы, маячившие у него прямо перед глазами, на мощном запястье француза, чей указательный палец упорно исследовал глубины носа. – М-м-м… пройдемте дальше. Благодарю вас. Здесь представлен превосходный образец…

Нахальная реплика норвичской дамы задала тон экскурсии; с этого момента каждый из них будет считать своим долгом подрезать экскурсовода. Чья возьмет – вот о чем все они сейчас думают. Время пошло. Американка прищурилась в ожидании своего шанса; ход был Роберта, и он подчинился.

– Викторианским идеалом женской судьбы считались замужество и дом. Женщина обязана была хранить и оберегать моральные, духовные и семейные ценности. Она была… э-э-э… «ангелом в доме», как выразился Ковентри Пэтмор, поэт…

– Кто-кто?

– Пэт…

– Не! Она была… чего там за бред?

– О, вы об «ангеле в доме»?

Старухи, вздохнувшие было хором над Пэтмором, немедленно переметнулись на сторону противника и уставились на Роберта неприязненно-стеклянными глазами. Роберт приклеил к губам понимающую ухмылку: мы-то, мол, с вами знаем, что к чему, не при Виктории живем. Заокеанские глазки-щелочки извергали недобрый огонь: против вас лично я ничего не имею, но кто-то должен расплатиться за четвертую лекцию в день! Вздохнув, Роберт направил группу в столовую. Обеденная тема настраивает на более спокойный лад… Будем надеяться.

Рассказ о столовой мебели и приборах был в самом разгаре, когда на задворках группы возник шумок. Она. Намокшие под дождем короткие волосы прилипли к голове. Струйки воды стекали по щекам, на темно-синий плащ. Не открывая рта, она страдальчески морщила нос и хмурила брови – извинялась за опоздание сразу перед всеми. Роберт встретился с девушкой взглядом в тот миг, когда она языком поймала скатившуюся с носа дождинку. Девушка покраснела, румянец яркими пятнами лег на неестественно белую кожу. Глаза на бледном треугольном личике напоминали черные, глубокие впадины. Знатоком косметических хитростей Роберт никогда не был, но сейчас мог бы поклясться, что на этом тонком лице нет и намека на косметику. Но замер он с полуоткрытым ртом не столько из-за ее красоты, сколько от острого ощущения ее одиночества, отдельности среди толпы.

– Ну? Тут всё, или как? – подал голос американец.

– Не совсем. – Роберт махнул рукой в сторону двери. – Думаю, вас заинтересует комната Уильяма Морриса. Однако прежде предлагаю заглянуть в библиотеку… Против лестницы никто не возражает?

Старые леди первыми выкрикнули:

– Нет!

В голове Роберта мелькали странные мысли: ей бы пошла алая помада, стала бы хорошенькой. Нет – красавицей. Нет, скорее, очаровательной, но на снимках или портрете смотрелась бы великолепно. Треугольные лица – самые фотогеничные.

Судя по всему, ни в подземке, ни на улице девушка его не заметила. Роберт нащупал в кармане десятипенсовик, покрутил в пальцах. А монетка не подкачала; смешно, но он вдруг преисполнился энтузиазма. Теперь ясно, что девушка направлялась в музей, а на Кромвель-роуд ошиблась направлением.

Роберт спиной чувствовал, как она стряхивает дождевые капли с плаща. Несколько капель глухо упали на мозаичный пол зала Средневековья, он вычленил звук среди топота тринадцати пар разнокалиберной обуви. Преодолев первый пролей, он был вынужден вернуться за пожилыми леди – те свернули влево и сгрудились у статуи оседлавшего ослика Христа – поахать, а заодно и отдышаться перед подъемом.

– Все в порядке, леди?

– Прелестный ослик, правда?

– Определенно. Лестница направо. Прошу вас.

Она успела его обогнать. Тонкие лодыжки выглядывали из-под плаща; ноги уродовали грубые туфли с детскими пряжками по бокам. Даже поднимаясь по лестнице, она не вынимала рук из карманов, словно из опасения потерять плащ. Добравшись до верхней площадки, девушка обернулась, застав Роберта врасплох.

– Извините, я опоздала. Сначала заблудилась в метро, потом и на улицах.

Мягкий ирландский акцент. Глаза оказались синевато-серыми, дымного оттенка. Длинные ресницы слиплись от дождя, не от туши.