Придется с этим как-то бороться, пока кровь ее не поостынет, а на груди не зазвенит иконостас из святых медалек, как у сестры Оливер. Сейчас же мечты заводят ее… бог знает куда заводят. Вечером в четверг, во время мессы, она очнулась со стиснутыми до судороги бедрами, вся в мыслях о… Боже, нет! Она не смеет об этом думать!
И наконец, третий обет. Послушание. Тот самый, который она собралась нарушить. Опять.
Сестра Кармел получала нагоняй. Да еще в присутствии десятка постояльцев. Старческие ноги подкашивались, сморщенные губы конвульсивно дрожали – душераздирающее зрелище. Мэри Маргарет между тем только-только взяла разгон:
– Проклятье, это вы сменили белье, сестра? Через две недели? Что у вас на плечах – голова или мешок с дерьмом?
За спиной Кармел высилась куча грязного белья – причина ее сегодняшних несчастий. Бедняжка все силы положила только на то, чтобы его собрать. Приютскими правилами было заведено менять постельное белье раз в месяц. Прошло лишь две недели, а она стащила грязные простыни и наволочки, оставив на каждой кровати в каждой комнатушке по чистой, выглаженной стопке. Анжела знала, что сестре Кармел случалось терять счет неделям. Годам – тем более. Подумаешь, великое преступление в таком возрасте. Но Мэри Маргарет считала по-другому и продолжала беситься, раздувая ноздри. Приютский люд знал свое место и молчал, выступая в защиту своего обожаемого ангела-хранителя лишь возмущенными взглядами да пыхтением. Джордж-доктор рыл копытами землю, будто застоявшийся жеребец.
– Вам здесь что, отель пять звездочек, сестра? – бушевала Мэри Маргарет. – Во имя Господа нашего, Пресвятой Девы и всех чертей – какого хрена вы себе думали, а? Не справляетесь с работой – так и скажите, я вам список урежу.
Глаза сестры Кармел заволокло слезами; оттопыривший щеку леденец был забыт. Что за радость в конфетах, если ее лишают последней работы… Она сильно сдала в последнее время, и многие обязанности были ей не по плечу. Лишившись еще одной, старая монахиня осталась бы не у дел.
– Это моя вина, матушка. – Голос Анжелы опередил ее мысли. Она понятия не имела, что собралась защищать Кармел.
Колючий взгляд матери-настоятельницы впился в нее.
– Я спутала расписание, верно, сестра Кармел?
– Нет, котик, это я… – начала было Кармел, шумно втягивая в себя конфетный сироп.
Анжела не стала ждать продолжения и быстро заговорила:
– Ну как же, сестра. Помните наш вчерашний разговор о том, что нужно сделать? Я и напомнила про белье – спутала, должно быть.
Кармел в смятении сдвинула брови. Вчера все могло быть. Прошедшие сутки с трудом укладывались в памяти старушки.
– Выходит, это вас я должна благодарить за лишний счет из прачечной. – Грудь Мэри Маргарет ходуном ходила от праведного гнева. Распекать молоденькую куда как приятнее. Отменное удовольствие. Мать-настоятельница захлебывалась в море эмоций и нагромождении непристойностей, готовых сорваться с языка. Но Анжела успела сделать выпад прежде, чем разразилась ругань:
– Сами видите, матушка, что я не справляюсь с обязанностями. Наверное, придется вам урезать мой список.
Глаза Мэри Маргарет сузились. Обдурить решила, дорогуша? Список обязанностей Анжелы простирался дальше мыслимых пределов. Урезать его, то есть снять с нее хоть одну повинность, значило навесить эту работу на свою собственную шею, поскольку более подходящей шеи в приюте не нашлось бы.
Зрители из постояльцев понятия не имели, что происходит, но тень сомнений в глазах матушки уловили. Чаша весов явно качнулась в сторону Анжелы, а значит, и в пользу их любимицы. Мэри Маргарет в задумчивости постучала ногтем по зубам, еще раз оглядела груду грязного белья, после чего одарила Анжелу взглядом, обещавшим наказание в самом ближайшем будущем. На данный момент, однако, она признала поражение:
– Ладно, прощаю. Но постели не менять лишние две недели, ясно?
Анжела смиренно кивнула. К ее вящему удовольствию, сестра Кармел опять вспомнила о своем леденце и занялась им, блаженно прикрыв глаза.
Однако с Мэри Маргарет они цапаются все чаще и чаще; ни дня без стычки. И понятно, что это лишь первые грозовые сполохи, а настоящий шторм впереди. Теперь уж совсем скоро, в этом Анжела не сомневалась. В живых останется одна из них. В приюте нет места монашкам-бунтовщицам, а ведь она даже не монашка. С каждой минутой миссионерская деятельность уплывала от нее все дальше.
Анжела поглубже засунула ладони в карманы джинсов и направилась ко входу в женский приют, вся в мыслях о своем туманном будущем. На лестнице ей встретилась группа девушек, явно вырядившихся на работу. Одна из них, хихикнув, пустила струйку дыма прямо в лицо Анжеле – и вовсе не табачного, но Анжеле сейчас было не до наркотиков. Она искала Николя. Секции в женском приюте были разделены тонкими картонными стенами, и двери здесь были настоящие, в отличие от матерчатых перегородок у мужчин. Стены, правда, не доходили до потолка, отчего помещение смахивало на общественный туалет, да и сами комнатушки размерами не слишком отличались от туалетных кабинок. Анжела стукнула в дверь комнатки Николя. Сначала осторожно, потом все громче и громче. Ответа не было, но она чувствовала чье-то присутствие. Дверь вдруг рывком распахнулась, и Анжела увидела перекошенное от злобы лицо Николя. Очевидно, она предполагала увидеть кого-то из подруг. На смену злости пришло удивление. Без черной обводки а-ля Клеопатра изумрудные глаза оказались совсем юными. Да ей и двадцати нет, подумала Анжела, разглядывая по-детски беззащитное лицо девушки. Странное чувство. Будто впервые в жизни увидел ощипанного цыпленка.